No catharsis, just bubblegum.

Блоги диджеев, Известных музыкантов, Слушателей радио Рок Онлайн


  • Архив

    «   Апрель 2016   »
    Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
            1 2 3
    4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17
    18 19 20 21 22 23 24
    25 26 27 28 29 30  

"Серебряная Свадьба", 7.12.2013.

"Серебряная свадьба" или Карнавал из чемодана. 7.12.2013.

Давайте с самого начала расставим акценты: ваш покорный слуга всем сердцем, а также острием пера принадлежит Великой Британской Империи и, как следствие ненавидит всё французское. История собственной ненависти ко всему французскому была мной изучена досконально, и рождению таковой предшествовало непосредственное столкновение с французскими числительными. Однако эта ненависть так и не успела проявить себя в полной мере, безвременно почив где-то по дороге от Рабле к Эдит Пиаф. Не говоря уже о Верлене, само собой.

Хотя какая, к черту, Франция, друзья мои, когда Минск находится за N километров от Парижа, а эпоха кабаре - за дцать лет от наших дней. Пространственно-временной континуум физически не способен претерпеть таких метаморфоз, да еще и впридачу вместить в себя целый клуб с Петроградки.

***

Но не буду кокетничать, я давно люблю и слушаю "Серебряную свадьбу". Стилистически интересное, лирично-ироничное и до отказа нашпигованное небанальными музыкальными находками чудо осело в моем плеере с осознанием полнейшего права там находиться. Что эти ребята представляют из себя на самом деле, долгое время было для меня загадкой, потому что в далекие провинциальные захолустья, из которых я имею несчастье быть родом, мой плейлист никогда не попадает даже проездом, не то что с концертами. И поэтому на концерт "Серебряной свадьбы" в "А2" я полетела в состоянии, не описуемом никак иначе нежели предвосхищение. То есть, уже заранее восхищение, но - в силу причинно-следственных связей - увы, пока только пред.

Клуб "А2" частенько ругают, и, вероятно, действительно за дело. Обнаружив запертыми двери с крупными и отчетливо указующими табличками "Списки" и "VIP", я отправилась толкаться в очередь, затем толкаться в гардероб и, наконец, решать топографическую проблему нахождения зала - впрочем, успешно. Публика, в отличие от меня, пришедшей ровно в 20:01, оказалась неправдоподобно умиротворена и настроена на длительное ожидание. Что ж, решила я, подождем, и начала разглядывать контуры декораций, в которых угадывались белые бумажные облака, белые бумажные самолеты и редкой горделивой неприкаянности белый бумажный воздушный шар.

Прямо передо мной вальяжно располагался и загораживал существенный фрагмент сцены огромный черный динамик. Аккуратно изогнувшись, я преодолела взглядом двугранный угол своего досадного препятствия и обнаружила чемодан.

Загадка чемодана тревожила меня еще час, а именно с таким опозданием начался концерт. Впрочем, концерт ли, размышляю я по прошествии трех дней.

Привычный синий клубный свет сменился яркими прожекторами, и на девственно белых декорациях появились причудливые орнаменты, а а за воображаемой корзиной воздушного шара немедленно отыскались клавишные, на крыльях самолета - ударная установка. По соседству с микрофоном громоздилось какое-то чудовищное устройство, предназначенное, судя по всему, для извлечения музыки из винных бутылок разной степени початости.

Зачинательницу всего этого великолепия, сиречь Светлану Бень, сиречь просто Беньку, мне до этого не доводилось видеть даже не фото в интернете. Сложно сказать, что восхищает в ней с первого взгляда: та театральная легкость, с которой она перемещается по сцене, или невероятная игра иронии и искреннего восторга, скользящая в ее мимике, во взгляде и голосе. Тоненькая, похожая одновременно на Лайзу Минелли и Пеппи Длинный чулок, Бенька приветствовала зрителей, как водится, для начала на французском. Из-за стойки с клавишными улыбалась скрипачка Франческа-Мария, справа показалась фигура Вильяма Габбса с контрабасом, слева - Серж и Эжен Люмьер, вооруженные тромбоном и трубой, господа Джордж Пунш и Франсуа де Бош расположились в арьергарде. Пока я разглядывала оживающую сцену во все глаза, передо мной, становясь густым и осязаемым, все плотнее и плотнее сгущался театр.

- Сегодняшний концерт мы посвящаем Дню Гражданской Авиации. И всем гражданским авиаторам, - начала Бенька и немедленно совершенно серьезно добавила, - И птицам, поскольку они ни в коей мере не являются военными летательными объектами. И вообще всем людям, потому что ходить - это всё равно что летать.

Когда наконец заиграла музыка, это утверждение почему-то совсем не казалось мне не соответствующим истине. Рациональное полушарие вертело у виска, но почему-то тоже на крохотных крыльях парило внутри черепной коробки, а всё потому, что окрыляет вовсе не "Redbull", а вот та безудержная магия, которая творилась на сцене.

Из жерла озадачившего меня поначалу чемодана извлекались удивительные вещи, оживающие в руках Беньки: довольно харизматичный глашатай пищевой цепочки - безымянный червяк, Привидение, учившееся вождению, и даже крохотная Смерть, коллега которой, если верить одной из песен, вскоре должна была упокоиться в недрах пылесоса. Их сменяли концертина и устрашающее бутылочное нечто, Бенька пела о прекрасном пьянстве и бесполезном жизненном опыте, о луне по Верлену и просто о луне, о Женщине Пиявке, гараже дяди Вити, о Франции и декадансе, о мертвом солдате и потерянном папином паспорте. Оставалось только удержаться на ногах.

Целых ворох страшных и смешных историй о жизни и не очень парил над головами, подрагивая в такт безбашенному джазовому звуку. Объявив песню на стихи Бертольда Брехта "Небо серое", Бенька замолкла, и сцена заполнилась серыми телевизионными помехами, бросающими бледные отсветы на лица музыкантов. Звук стал напряженнее и тревожнее, мелодия уводила куда-то в сумрак, и после каждой спетой строчки лицо Беньки, совершенно белое в свете прожектора, замирало, превращаясь в неподвижную маску. Но стоило начаться следующей песне, как Бенька снова вихрем пускалась по сцене, и снова Франция, концертина и смерть всего лишь марионеточная, в красной праздничной робе. А вот В полной темноте под нежнейшее скрипичное соло Бенька поднимает высоко над головой бережно обнятый обеими ладонями светильник- полумесяц, и зал замирает в ожидании волшебства - а музыка уже взвинчивается в танцевальном ритме, и, спрятавшись за исполинский круг из белой бумаги, Бенька уже выводит невероятно веселую: "Я - Луна, я - Луна, я у вас такая одна", и за сменой масок уже не уследить.

Город на Неве удостоился отдельного привета.

- Это песня посвящается, - торжественно и почти растроганно объявила Бенька, - героической личности города Санкт-Петербурга. И всем мужчинам города Санкт-Петербурга. Называется она... - звучит МХАтовская пауза, - ..."Чижик-Пыжик", - легкий официальный наклон головы, - "Где ты был".

Надо сказать, что приветов в этот вечер было много. По иронии судьбы - а, может, и абсолютно злонамеренно - концерт проходил в день рождения самого Тома Уэйтса, и поэтому без своеобразного посвящения маэстро не обошлось.

- Сегодня родился один, наверное, из самых летучих людей, - объясняет Бенька, - правда, я не знаю, почему именно следующую песню мы посвящаем ему. Может быть, это символ того, как Том Уэйтс на нас повлиял...

К моему удивлению, песня называлась "Чемодан". Именно он и стал главным героем этого номера, величиной вполне самостоятельной. Как оказалось, природа чемодана - это крайне загадочная область бытия, в чем я уже было совершенно убедилась, как вдруг Бенька достала из него второй чемодан. Затем из второго - третий. Из третьего - четвертый, и, таким образом добравшись до совсем уж крохотной коробочки, она подула внутрь нее, и на сцену под утихающий гул инструментов медленно опустилось зеленоватое облачко блесток. Сверкая под лучами прожекторов, оно как будто растворялось в воздухе, до сказочного трепета похожее на пыльцу фей, которая несла в полет детишек из "Питера Пэна". И тут у меня в голове сложился гигантский паззл. Огромное метафорическое полотно. Люди должны летать! Вот он, ключевой образ, подумала я, лейтмотив, краеугольный камень...

- Следующая песня называется "Не летайте!", - непримиримо констатировала Бенька. Тромбон и труба выдали первые такты вагнеровского "Полета Валькирий", и строгий Бенькин речитатив пояснил, что чем летать самим, лучше носить и без нас летающим птицам блины и печенье.

Я с облегчением рассмеялась, охотно признав свое позорное поражение.

Кабаре-бэнд "Серебряная Свадьба" честно отыграл своё время и вышел на бис на целые полчаса, с головой компенсировав задержку. Был ямайский ром, отпущенный в зал в честь дня рождения трубача, были развеселые песни о красных трусиках и красивых ногах, и в завершение всего была удивительная песня обо всем сразу, которая называлась "Всё очевидное невероятно". Бенька покачивала высоко на руках огромный белый шар, на его поверхности кружились проекции сияющих туманностей, и это был целый мир, во всем его амбивалентном многообразии: страшный и смешной, простой и сложный, и постоянно меняющий маски одну за другой в круговороте бесконечной пищевой цепочки.

А больше глобальных метафор тут никаких нет. И правда, какие, к чертовой матери, глобальные метафоры во время карнавала?

***

А после концерта я поехала на работу работать, потому что у меня на работе был выходной. Кто найдет логику - тот молодец. А я буду утешать себя тем, что все очевидное невероятно.

Постскриптум.

Памятка путешественникам в прошлое: перечитанный перед концертом Бахтин добавит экзистенциального восприятия. Концерт состоялся в клубе "А2" в 20:00 7 декабря в мой законный и закономерный выходной, Ваша честь.

Вера Полозкова, 10.11.2013

Вера Полозкова, или Цена поэтического атеизма. 10.11.13.

"Я не люблю Веру Полозкову" (с) Jackie Ginger
Я не люблю Веру Полозкову. Я не люблю поэзию вообще, а современную в частности, не люблю особенной нелюбовью самоотверженно пишущего в стол поэта и прозаика, стойко убежденного в том, что от графомании одни беды - если ты, конечно, не Джулиан Барнс. Что, собственно, в свое время и вышвырнуло меня прочь из уютненьких стен провинциального филфака.

Воскресным вечером я, твердая в своих принципах и намерениях, отправилась протоптанной тропой в "Космонавт", где мне предстояло приобщиться и причаститься порцией свежих рифм новоиспеченной литературной иконы, вошедшей в тренды и набившей оскомину, растасканной на статусы в соцсетях и репосты в блогах - сиречь Веры Полозковой. Иронизировать над тем, чего я не понимаю, - безопасно, над тем, чего я не люблю, - весело, поэтому в планах на воскресение у меня был надежно вписан приятный во всех отношениях вечер с последующим злорадственным торжищем в гипертекстовом варианте.

Что я знаю о Вере Полозковой. По дороге в клуб мне вспомнились чудовищно неритмичные безразмерные строчки, чья-то курсовая по, сетевые свидетельства того, как увлечение Полозковой сочетается в человеке с повальным отсутствием вкуса и одно невероятное стихотворение "Бернард пишет Эстер" - единственное прочитанное без запредельных усилий и совершенно неожиданно вошедшее в сильнейший резонанс с моим мироощущением. И тут же вознесенное в ранг любимых. Без особенного трепета, преклонения и пиетета - просто одно невероятное стихотворение посредственного, вероятнее всего, автора, попавшееся мне по счастливой случайности и надолго присевшее в моем внутреннем мире, расположившись в уютном кресле с чашечкой кофе. Так, симпатичная неожиданность - или так: неожиданная симпатичность - от современной поэзии, ничего более.

На vip-входе меня поджидал целый караван паломников. Впервые за мою недолгую концертно-прогулочную практику vip-вход атаковала такая толпа народу. Строго говоря, я вообще в первый раз увидела очередь на vip-входе, а очередь длиной в четыре лестничных пролета - это уже не хухры-мухры, это уже показатель. Сложно сказать, чего именно, но показатель. Публика недалеко за двадцать и далеко за двадцать пять, судя по всему творческая и не очень интеллигенция в большинстве своем, кто же еще? Нервно поправляя платья, перебирая в карманах, переразглядывая билеты, публика предвкушала. Предвкушение, нетерпение и ожидание набили воздух до отказа так, что было не продохнуть чужому на этом празднике жизни человеку, но я мужественно держалась до самого зала.

- Фотограф? Первые пять стихотво...
- Нет, не фотограф.
- Хорошо, проходите, - и меня милостиво отпустили в гардеробную. Оставив рюкзак за стойкой, я вдохнула, выдохнула и протиснулась в зал. "Как можно фотографировать стихи?", - подумала я. Это же не фейерверки и не достопримечательности - зачем?

Немаленький зал был битком. Битком у бара, битком на балконе, битком у сцены, битком в середине. Аккуратно протаптывая тропинки в толще сегодняшних почитателей поэзии, я остановилась за десять метров до сцены и привстала на цыпочки.

На сцену был водружен огромный белый экран, по которому, причудливо метаморфируя, плавали психоделические световые узоры. Слева и справа от центра сцены - по музыканту, в центре - микрофон и высокий пюпитр, словно для оперной партитуры. Узоры метаморфировали, музыканты непонятно из чего лепили метидативный эмбиент, публика прибывала. Прибывала, прибывала и прибывала, даже в процессе аплодисментов, когда на сцену вышла сама Полозкова. В длинном вечернем платье с уложенными локонами, в свете прожекторов, как какая-нибудь Барбра Стрейзанд, чертами лица больше всего на свете мне напомнившая нежно любимую в юности Пинк.

Прожектор окинул зал, по плотности на метр квадратный сравнимый разве что с Бангладешем. Виновница торжества иронично улыбнулась и произнесла:

- Я сейчас ощущаю свою ложную значимость...

Из зала протянули цветы, и Полозкова рассмеялась.

- Сейчас я еще сильнее ощущаю свою ложную значимость!

И шоу началось.

Те самые первые пять стихотворений - что-то о дороге и смерти - воспринимались с трудом. Публика шевелилась, ей ощутимо не хватало впечатлений, и кто-то уже поворачивал к выходу, а кто-то к барной стойке. Я проталкивалась вперед и вслушивалась. Всё, обзор можно было считать завершенным. В голове уже зрело отчетливое "Пожалуй, свои отношения с современной поэзией я буду считать ошибкой, необременительной, но досадной тратой драгоценного времени, которое, кстати сказать...", как вдруг Вера начала говорить что-то совершенно страшное:

"...всё, чего я боялся в детстве, теперь нелепее толстяков с укулеле.
Даже признаки будущего распада закономерны, на самом деле.
Очень страшно не умереть молодым, мама..."


И по коже пошла мелкая знобливая дрожь, а колени подкосились.

"..но как видишь, мы это преодолели."

Я обратилась в слух.

"..я один себе Джеки Чан теперь и один себе Санта-Клаус.
Всё мое занятие - структурировать мрак и хаос.
Всё, чему я учусь, мама - мастерство поддержанья пауз..."


Строчки пульсировали, в них толчками двигалась мысль, немного отстраненный голос поэтессы отдавался в голове, а я стояла с отвалившейся челюстью и странной капелькой, катящейся по щеке. Как будто все мои тайные, полусонные и подподушечные мрачные мысли внезапно обрели плоть и тонким скальпелем снимали с привычной жизни кожицу самодовольства, обнажая извечный человеческий страх одиночества и смерти.

"...что до счастья, мама, - оно результат воздействия седатива или токсина.
Для меня это чувство, с которым едешь в ночном такси на
пересечение сорок второй с десятой, от кабаташа и до таксима.
Редко где еще твоя смертность и заменяемость обнажают себя так сильно..."


А капелька всё катится и катится, а за ней вторая, третья, и вот уже по второй щеке, а в горле пересохло, и тут я внезапно осознаю, что не в силах оторваться от сцены. Люди из первых рядом со скучными лицами отправляются курить, музыканты добавляют в эмбиент две-три перегруженных струны, а Полозкова принимается за следующую эпитафию:

"И он говорит ей: «С чего мне начать, ответь, - я куплю нам хлеба, сниму нам клеть. Не бросай меня одного взрослеть. Это хуже ада..."

Я дослушиваю до конца и прихожу к выводу, что я самым постыдным образом разревелась. Меня будто вывернули наизнанку, и все, что хранилось в карманах моего мозга, оказалось лежащим на полу под ногами десятков человек. "Неужели каждый из них - вот так, до слез и кровавых кошмаров это чувствует?" - в ужасе подумала я. Тогда зачем они, взрослые люди в здравом уме, заплатили бешеные деньги за то, чтобы с них без наркоза сняли всю кожу? Они что, все с ума посходили?

Небольшой перерыв. Вера рассказывает о поездке из Харькова в Одессу:

- Петербуржцы, я знаю, люди очень вежливые в общении друг с другом, и поэтому постоянно депрессуют. Так вот, поезд "Харьков - Одесса" можно использовать вместо визита к клиническому психологу.

Вера рассказывает и шутит, я смеюсь вместе со всеми и недоверчиво смотрю на нее. Что за пыточные инструменты у нее еще в запасе?

В запасе оказались трогательные и страшные истории ненастоящих людей.

- Когда миссис Корстон видит во сне покойного мистера Корстона...

Слушатели захлебыаются в овациях, едва она договаривает первую строчку.

- Не ожидала, - удивляется Вера, - что вы так любите старушку Корстон. Обязательно ей передам, - улыбается и дочитывает эту историю.

Следом за ней идет мой давний знакомый Бернард, Говард Кнолл, Барбара Грэйн, Бобби Диллиган и старый Хью, и все эти люди, я уверена, были созданы для того, чтобы разбивать сердца своими нехитрыми и до ужаса человеческими трагикомедийными жизнями.

- Мы очень долго шли, к тому, чтобы получить такой зал, Спасибо вам всем, что пришли сегодня, - с какой-то светлой усталостью в голосе сказала Вера.

После стихотворений про яблоко и того, что называется "смерть автора", меня можно было брать с потрохами: я признала в том, что слышу, постмодернизм, но мне уже было не до того. Я чувствовала себя больным обескровленным уродцем, мне хотелось пить, чтобы в горле не было так сухо, хотелось выпить, чтобы перезапустить самоиронию через биос, и публично раскаяться. Может быть, от графомании действительно одни беды - но явно не у тех, кто ее пишет, а у тех, кто ее слушает. В соответствии с Роланом Бартом, но легче от этого не становилось. Мерный, чуть усталый и чуть простуженный женский голос, доносящийся со сцены под космическую музыку, сводил меня с ума:

"...Потому что болью налито всё, и довольно страшною - из нее не свить ни стишка, ни бегства, ни куклы вуду;
сколько ни иду, никак ее не откашляю, сколько ни реву, никак ее не избуду.

Кроме боли, нет никакого иного опыта, ею задано все, она требует подчиниться.
И поэтому я встаю на заре без ропота, я служу и молюсь, я прилежная ученица..."


Концерт подходил к концу, и в финале Вера долго благодарила публику:

- Это обоюдный процесс, и вы сегодня сделали много больше, чем я, когда вот так вот меня слушали.

В толпу летели листки со стихами с высокого пюпитра, кланялись музыканты, гасли прожектора, и публика, толкаясь, двинулась в гардероб. Мне было чудовищно стыдно за себя, но это переживание медленно отступило на второй план. Куда существеннее был вопрос: как мне теперь доволочь свое тело до дома, когда его содержимое расхлестано в кровь и не знает, куда ему деться?

Я несла себя до метро почти что на руках, пытаясь не уронить, и долго перечитывала дома вслух всё, что успела запомнить. Перечитывала до слез и до хрипоты. Я готова была до самого конца отрицать и порицать, но это оказалось намного выше моих сил. Теперь я точно знаю, за что я не люблю Веру Полозкову - за то, что она способна причинить мне боль. А плохие поэты на такое не способны.

Правда, как и зачем фотографировать стихи, я так и не поняла. Наверное, не дано.

Постскриптум.

Памятка путешественникам во времени: не потеряйтесь на обратном пути. Концерт произошел в "Космонавте" 10 ноября в 20:00.

Фото ЗДЕСЬ

"Браво", 4.11.2013.

"Браво", или Тридцать лет, какие еще тридцать лет. 4.11.2013.

С Академической до Техноложки рукой подать, если мчишься со скоростью ветра. Сдав смену коллеге, я вылезла из дрянного дресскодного одеяния в джинсы и, преодолевая дождливые километры, отправилась в направлении уже знакомого мне "Космонавта". В этот мокрый ноябрьский вечер оттуда до самого севера города веяло запахом весны и хорошей музыки.

Свое тридцатилетие группа "Браво" отмечала два дня подряд - неописуемо, сколь великодушным этот жест оказался для всех поклонников, физически бы просто неуместивших в один день этот праздник и повседневную рутину. Работая без выходных, я умудрилась выкроить себе вечер четвертого числа - этакий символический кусочек именинного торта для тех, кто опоздал на самое начало вечеринки. В вымокшем оранжевом пальто я держала курс на Бронницкую, совершенно не догадываясь о том, каких размеров окажется мнимый символический ломтик веселья.

Что такое группа "Браво", казалось бы? Казалось бы, странно находить классным то, что находили классным твои родители, и даже - стилистически обобщая - родители твоих родителей. Слишком популярно, чтобы быть редким ретро не для всех, слишком беззаботно, чтобы быть идолом депрессивных подростков и слишком, слишком великовозрастно, чтобы быть актуальным трендом творческой молодежи. Еще один радиозавсегдатай - морщим носы и выдаем коронную фразу о мейнстриме, не так ли?

Не так, друзья мои хипстеры, но обо всем по порядку.

В клубе я оказалась за час до начала концерта. Опустившись на низкий диванчик рядом с поздоровавшимся охранником, я устало потерла виски и стала коротать время разглядыванием потолка.
- "Браво" - крутая группа! - внезапно донеслось до меня. Второй охранник стоял на лестнице и от скуки старательно завязывал разговор, - Играли вчера часа два, не знаю, как будет сегодня.
- Действительно, крутая группа, - кивнула я, - Только бы их хватило на второй день...
- Их - точно хватит, а вот Вас - не знаю, - прищурился мой собеседник.

В моменты приступов пунктуальности, когда я приходила к началу события ровно за пять минут, я всегда удивлялась тому, откуда около сцены набирается столько народа. Сейчас, за сорок три минуты до концерта, я сама, повинуясь какой-то потусторонней тяге, медленно поползла к сцене. Вплотную к ней стояло уже человек десять. За разговорами они умудрялись следить за копошением на сцене, и я невольно пригляделась.

Обычно зритель видит только шляпу и руки фокусника, достающего из нее белого кролика. Зритель восклицает: "Магия!" и уходит, пораженным в самый рассудок. Магия грядущего веселья конструировалась с точностью, с которой опытный часовщик собирает пятьдесят шестеренок в единое целое. Целая бригада в футболках с надписью "Браво. Техническая группа" расставляла микрофоны, настраивала гитары, включала лампочки над пюпитрами, проверяла целостность проводов и яркость света, громкость звука, расположение инструментов. Зрелище завораживало и, одновременно с этим, добавляло свою каплю в стакан с предчувствием праздника, как будто у меня на глазах распечатывали елочную гирлянду.
Сцена "Космонавта" визуально съеживалась до размеров подмостков школьного актового зала - столько инструментов умещалось на ней одновременно. Я разглядела уйму гитар, контрабас, клавишные, в глубине сцены спрятались ударные, а правая сторона была заставлена пюпитрами, передний ряд которых был замаскирован изображениями пяти черных котов. Оставалось только гадать, кто их займет. Я бы не удивилась в тот момент и Британскому симфоническому оркестру.

Но приготовления вскоре закончились, и я, наконец, оторвала взгляд от сцены, чтобы оглянуться в зал: он был полон до отказа. Публика от 16 до 50 лет с ожиданием и предвосхищением смотрела туда, откуда должны были появиться музыканты. Не успела я задуматься о том, сколько людей за 30 лет существования группы захотели бы сейчас сюда попасть, как правая сторона сцены под лихие аплодисменты начала заполняться. Биг-бэнд Антона Аверкина - как нам объяснили позже - был вооружен духовыми и - как оказалось впоследствии - очень опасен, но пока что белые с красными галстуками одеяния его участников навевали ассоциации с пионерским оркестром.

Свет в зале погас, и на экранах под потолком "Космонавта" замелькали черно-белые кадры советской пропагандистской хроники, из которой современникам пленки нужно было извлечь, что жить ради развлечений и удовольствий стыдно и общественно порицаемо. В зале сгущалась кинематографическая тишина, когда изображение сменилось на крупный план документа, в котором из органов запрашивали характеристику на студента четвертого курса Евгения Хавтана в связи с незаконно проведенным
концертом.
Всё началось, когда дикторский голос озвучил слова криминального следователя: "Забудьте это название навсегда - "Браво"!" Зажегся свет, биг-бэнд заиграл интро к "Желтым ботинкам", и на сцену под титанический восхищенный гул вышли музыканты, в авангарде - Хавтан и Ленц, в арьергарде следом - Грачев, Кузин и Степаненко. После первых восьми тактов зал было невозможно остановить: первые ряды танцевали, что было в последних, оказалось невозможно разглядеть - только невнятное движение и безудержные овации, с которыми можно было сравнить только то, как лучезарно улыбались со сцены вечно, как кажется, молодые ребята из "Браво", которые тридцать лет назад оказались под арестом за первые же шесть песен.
Прожекторы вспыхивали розовым и оранжевым, а со сцены тем временем уже звучали "Если бы на Марсе были города" и "Весенний день". Хавтан то и дело менял гитары, которых в личной коллекции у него, по слухам, видимо-невидимо, и на одной из них я разглядела изображение pin-up красотки.
Надрывался биг-бэнд, Грачев на песне "Любите, девушки" совершал с контрабасом какие-то совершенно немыслимые вещи, Степаненко менял как перчатки клавишные, саксофон и перкуссию, и весь этот шквал - рок-н-ролльный акустический бас, мягкие сёрферские слайды, свингующие духовые - закручивал зал в исполинский вихрь легкой ностальгии и реактивного искрящего драйва.

- Спасибо, что пришли сегодня к нам, - улыбаясь, сказал в микрофон Хавтан,
- Особенно приятно видеть тех, кто уже был у нас вчера, - и из зала с ликующим визгом замахали несколько девушек.
Я сделала попытку оглядеться и заметила несколько парочек, одетых в старомодные пиджаки и пышные разноцветные платья. Почему-то в толпе танцующих и подпевающих, в подавляющей массе затянутых в джинсово-футболочный стандарт, они смотрелись органичной и неотъемлемой частью, как
будто и не существовало никогда этого противостояния конформистов и нонконформистов, консерваторов и бунтарей, жлобов и стиляг, и всё, что осталось от этого безрадостного куска советской эпохи, - это музыка,
сохранившая в себе только первозданную радость молодости и ощущение бескрайнего будущего. Те самые swinging sixties, пусть и донесенные до нас так поздно, но зато бережными и талантливыми руками ребят из "Браво".

- Ну вот, теперь можно представить себе, что дождь, который идет снаружи, - это весенний, - заметил Хавтан после песни "Весенний день". В ноябрь к тому времени упорно продолжали верить только самые ответственные люди.
А концерт продолжался, и со сцены звучали уже новые песни - оказывается, последний альбом "Браво" датируется 2011-ым годом - "Вот и я", "Нет предела", "Плохой, хороший, злой" - по-прежнему стильные и выдержанные в духе середины двадцатого столетия. Цитируя заглавную песню, мода все меняет, но по какой-то неведомой причине "Браво" остаются ровно теми же, кто начинал в 1983-ем, и как бы ни менялся состав - а состав группы менялся с тех пор едва ли не целиком огромное количество раз - их песни звучат вне зависимости от того, что сегодня больше по нраву массам: пост-гранж или дабстеп. Даже их новые песни.

- Мы стараемся оставаться в форме, - признается Евгений, - Согласитесь, когда на сцену выходит этакий дядька в годах с пивным пузом и типа играет рок - это как-то неубедительно. Нет, когда тебе за пятьдесят, надо жить так, чтобы с пальмы самому кокосы доставать и тайком выбрасывать косячок с марихуаной и, оправдываясь, говорить своим внукам, что ты больше так не будешь. Я Пола Маккартни и Кита Ричардса в виду имею, - улыбнулся он.

Когда зал погрузился в лирический полумрак на песне "Как жаль", мне захотелось поднять вверх зажигалку, но я вовремя вспомнила, что у меня ее нет. Моя досада моментально развеялась, когда я обратила внимание на то,
что невостребованная на этой песне дополнительная духовая секция впятером свингует на заднем плане, прищелкивая пальцами - практически "Andrews Brothers". Евгений назвал их вторым сердцем группы, и, надо сказать, что они, откровенно зажигая в самой середине сцены, действительно задавали импульс всему залу.
Ни один день рождения не обходится без гостей, но на юбилейном концерте "Браво" такое понятие, как "гость", оказывалось синонимично понятию "подарок". Когда на сцену был приглашен игравший с ними в 1993-1996 годах Денис Мажуков, он метаморфировал в такой взрывоопасный объем олдскульного клавишного рок-н-ролла, что мысли о зажигалке были заброшены мною в самый дальний угол. Одна искра - и все, кто находился в зале, с удовольствием сгорели бы заживо под "Great balls of fire".
Когда самые известные песни были уже сыграны, группа предприняла робкую попытку откланяться. Впрочем, безуспешно. "А все же хватит ли их?" - встревожилась я, когда они выходили на бис.

- Ну... раз так, - рассудил Хавтан, - то мы сейчас поиграем старых хороших песен, а вы пока поотрывайтесь по-питерски, вы умеете.
А дальше всё как в тумане, один сплошной "shake, shake, baby, shake", и кто мог, тот шейк, а кто не мог, тот не шейк и просто стоял и слушал это неистовое чакберрианство. И когда я перестала чувствовать свои ноги, я
наконец-то задумалась. Ребят из "Браво" хватит еще надолго. А меня?
Действительно, а хватит ли меня. Эти черти могут играть и второй, и третий день, и еще тридцать лет подряд, и вечно юными голосами Ленца и Хавтана петь и про дорогу в облака, и про твои тридцать шесть и шесть, и даже "Stand by me" Бена Кинга. И публика будет звать их на бис еще раз, и еще раз - как сегодня, например. А хватило бы сил у меня?
Вернувшись домой, я долго слушала отцифровки старых кассетных альбомов "Браво" и удивлялась. Частенько случается, что по мере течения времени у артистов улучшается качество записи и техника игры, а голос стареет с каждым альбомом: или становится жестче от возрастной усталости, или сентиментально размякает. Не знаю, в чем секрет группы "Браво". Возможно, их временной континуум замкнулся на двадцатилетнем промежутке между 1940-ыми и 1960-ыми, и поэтому теперь им вечно двадцать, а их музыка твердо держится на рокабилли, серф-роке и классическом рок-н-ролле. Хотелось бы думать, что это будет всегда. Ведь быть вечно двадцатилетними можно не только тридцать лет подряд.

Постскриптум.
Памятка путешественникам во времени: перед концертом обязательно совершите ознакомительную экскурсию по Америке 1950-ых годов, чтобы в полной мере насладиться эффектом спонтанного постмодернизма. В 2013-ом ваша остановка - это 3 или 4 ноября, 20:00, не пропустите.

"Танцы Минус", 26.10.13

"Танцы Минус", или две "Половинки". 26.10.13.

- Дамы, подскажите, пожалуйста, где здесь "Зал Ожидания"?, - нервно запахивая куртку, поинтересовалась я у двух барышень, мирно беседовавших близь "Ленты". Промозглая сырость медленно убивала последнюю пристойную пару обуви, моросящий дождь оставлял на очках бугристые потеки, заставляя меня страстно желать попасть в какое угодно помещение. Тем более, что дисплей телефона высвечивал "20:11".
Одна из девушек многозначительно махнула рукой в направлении вперед и бросила:
- Рядом с очередью.

Со стороны было не разобрать, очередь ли сгущается до состояния здания, или оно, напротив, рассеивается, расщепляясь на десятки отдельных организмов. Крайне озлобленных организмов, комкающих билеты и сквозь зубы сетующих на погоду.
- Я в списках! - пискнула я в толпу.
- И что? - ответила толпа, отвесив мне еще двадцать минут толкотни и маленьких шажков в направлении цели. Лестница клуба спускалась вниз и обладала одним существеннным недостатком: напротив нее видело гигантское зеркало. С верхних ступенек казалось, будто сразу две раздраженных и шумных армии спускаются навстречу друг другу, чтобы сойтись в битве за гардероб.
Глядя на эту фантасмагорию, я как раз хотела прекратить думать о Босхе, как вдруг меня перенаправили к вип-входу, и я в мгновении ока материализовалась внутри.

"Танцы Минус" - явление привычное уху любого мало-мальски сознательного радиослушателя, заставшего начало нулевых годов. Удачно вписавшись во все возможные рамки, ребята и по сей день делают на совесть то, в чем однажды честно признались: "Мы сочиняем и поем дурацкие песни", ни больше ни меньше. Дурацкие - настолько, чтобы побывать в ротации Русского радио, песни - настолько, чтобы быть узнаваемыми и любимыми. Казалось бы, именно тот случай, чтобы скачать в плеер и жить себе спокойно, изредка переслушивая под настроение "Половинку" и "Ты далеко".

Протолкнувшись в зал, полутораметровая я оказалась замурована телами самых разных зрителей: вот явно супружеская пара лет под тридцать, вот девочки-подростки лет пятнадцати, вот несколько моих ровесников. Одетые на выход или в джинсы, самые обычные и с синими волосами, прессованные по форме зала они каким-то неведомым броуновским движением карабкались поближе к сцене.
Сцена тем временем была пуста. Одиноко торчащий микрофон служил мишенью для всякого рода прожекторов. Сейчас он служил эпицентром парящих в воздухе мыльных пузырей.
- Ого, как классно! - воскликнул женский голос за спиной.
- Да не, дым полчаса назад был круче, - возразил мужский.
- Видимо, начнут в девять ровно, - послышалось сбоку.
- Ага, или снова запустят крутой дым!
Я терпеливо молчала, поскольку сама опоздала на одиннадцать минут.

На сцене зашевелились, и этого, как ни странно оказалось более чем достаточно, - были аплодисменты. И после таких аплодисментов, жадных и несколько ожесточенных, не выйти на сцену мне показалось откровенно страшно. Однако музыканты не стали испытывать судьбу.
- Петкун? Где Петкун? Вот этот, в белой рубашке? Да ладно, не похож же. Петкун! - требовательно голосили откуда-то из середины зала.
Наконец, вышел и Петкун, и зазвучали первые такты "Половинки".
"Половинку" в зале знали все. Замурованная в самой середине толпы, я чувствовала себя мелкой водорослью, попавшей в гольфстрим. Спрессованные воедино люди прыгали, хлопали, махали руками, подпевали на удивление стройным хором. Сопротивляться не хотелось.

- Да я Вас боюсь!.. - в сердцах бросил Вячеслав после первой же песни, вызвав шквал каких-то нечленораздельностей. Судя по тому, что бар пустовал, публика жаждала именно зрелищ.

Старые, добрые, известные всем и каждому песни, запущенные еще на заре 2000-ых, сегодня бумерангом возвращались и превращались в ядерные боеголовки, взрывающиеся с каждым аккордом. Затертые до дыр ротацией и отзвучавшие свое из каждой мыльницы "Цветут цветы", "Город-сказка", "Из Ленинграда" уже мнились, было, мне такой жеваной-пережеваной жвачкой, что только выплюнуть украдкой и наклеить под парту на алгебре, пока никто не видит...
Errare humanum est, ну, что тут скажешь. Дурацкие песни - на то и дурацкие, чтобы всегда звучать до одури узнаваемо - и потому здорово. Рафинированная студийная запись делает незамысловатый поп-рок однообразным и монотонным - поразительно, что с той же самой музыкой делает лайв-выступление. Песни, вышедшие году этак в 1999-ом, звучали, скажем так, даже свежо и вполне себе в тренде. Но в отличие от свежих и трендовых брит-поп хитов, вещи "Танцев" уже были любимы самой разнообразной публикой. А любовь - штука страшная, и иногда она с лихвой компенсирует недостаток нового материала.

В паузах между песнями неизменно возникает насущная потребность поговорить с залом. Петкун, мечту свою лелея, решил проблему гениально - заговорил о Петербурге и, как следствие, о футболе.

- Нам нельзя играть в Питере, когда играет "Зенит", - объясняет он, - сегодня, к счастью, не совпало. У нас половина группы местные, половина - из Екатеринбурга. Представляете, что было, когда днем "Зенит - Урал" играли?

Зал одобрительно загудел что-то про "два-один" в нашу пользу, и я решила, что это, наверное, очень, очень хорошо.

- Вот был бы я в Москве, - продолжает Петкун, - я бы назвал Вас односельчанами. А так - даже не знаю... Наверное, родственниками. Случайными.

На бис "Танцы Минус" два раза. На второй Вячеслав, поудобнее устроив ремень от акустики на плече, признался:

- Вот я Вам говорил уже, что я Вас боюсь... Так вот, я Вас еще и стесняюсь.

Со сцены его отпустили только после второй "Половинки". Наверное, это апофеоз стилистической целостности, решила я и с горем пополам отправилась домой.

Всё-таки что-то такое в высказывании про родственников есть. Только к родственникам можно быть настолько неистово привязанным, с настолько жадным обожанием, с которым зрители требовали еще, и еще, и еще. И Питер музыке "Танцев" действительно отчасти сродни: легкая северная простуда в голосе Петкуна, неприкрытая самоирония, свойственная столичным жителям и та полунасмешливая меланхолия, с которой их песни звучат в сыром от осени городе. Городе-сказке, где сочиняют и поют дурацкие песни.

Но это только одна половина. Вторая, в которой я добираюсь ночью домой ровно за одну фенечку с левого запястья, принадлежит только мне.

Постскриптум.

Памятка путешественникам в прошлое: мероприятие состоялось 26-ого октября в 20:00. Телепортируйтесь в зал заранее, чтобы занять лучшие места.

Фото ЗДЕСЬ

"Markscheider Kunst", 20.09.13.

"Markscheider Kunst", или Облучение добром. 20.09.13.

Старой залетной птице в Петербурге без карты делать нечего Так думала я, методично описывая круги вокруг метро Технологический Институт в тщетных поисках места с брэдберианским названием "Космонавт". Клуб вынырнул мне навстречу из уютного закутка между двумя домами на Бронницкой, и мне оставалось только сверить время, поправить сумку с ноутбуком и двинуться навстречу приключениям.
Сути приключений предполагало уместиться в короткое, но емкое "Veni, vidi, scripsi" - прийти, увидеть, написать. Объектом моих грядущих изысканий служило странное иноязычное словосочетание "Markscheider Kunst".

Незнакомое сочетание латинских букв тревожило воображение, и, исходя из тезиса о том, что проще один раз увидеть, чем сто раз перечитать статью на Википедии, мое шестое чувство торжественно крикнуло "Поехали!" еще задолго до того, как я оказалась на пороге "Космонавта", с виноватым видом размышляя о том, что я тут делаю. Писать о том, не знаю о чем, - это халтура и профанация, и вообще кто я после такого пируэта?
Не найдя себя в списках, я изрядно пригорюнилась. Кармическое наказание, думала я. Это знак, подумала я. Не умеешь - не берись, думала я. Когда меня пригласили в зал, на мою погрустневшую голову обрушивался уже сорок второй кирпич мнительности и самобичевания, - а какое уж тут предвкушение чуда? С заметной неохотой я поднялась с дивана и поплелась встречать свою судьбу.

Неизвестное словосочетание определенно имело широкую известность в узких кругах. Узость кругов объясняла, почему в таком большом зале собралась такая относительно немногочисленная и довольно теплая компания. Многие стояли и перешучивались, кто-то потягивал пиво, девушка за моей спиной периодически выдавала реплики, краем уха сконвертированные в что-то схожее с "поближе к сцене" и "потому что харизма". Добрая дюжина человек стояло вплотную к сцене и напряженно всматривалась вглубь, кто-то расчехлял фотоаппарат, кто-то покупал чипсы, кто-то предлагал восторженно бросать их на сцену, кто-то смеялся, кто-то сдержанно улыбался - такая атмосфера обычно сгущается в помещениях, где много разных людей обычно ждут наступления чего-то хорошего. Скажем, двенадцатого удара курантов или возвращающегося из магазина собутыльника с еще одной-двумя бутылками.

Концерт должен был начаться с полчаса тому назад.
"А чего бы было не позвать какой-никакой разогрев?", - размышляла я, растерянно озираясь по сторонам и провожая взглядом целеустремленно подтягивающуюся к сцене толпу людей с взволнованными лицами, - "В заявленных стилях значится ска, а ска-групп хоть и не пруд пруди, но количество изрядное. Столько ждать - это же непостижи...".
И тут мысль моя оборвалась самым непредсказуемым образом: пол под моими подошвами начал ощутимо дрожать: зрители потекли со всех уголков зала. Человеческая волна стремительно хлынула к сцене, издавая одобрительный гул, прожекторы заполнили пространство оранжевым и зеленоватым светом, а на сцене появились ребята, очевидно называвшиеся "Markscheider Kunst".
В этих наших интернетах имеется устойчивое выражение, звучащее как "лучи добра". Так вот, когда за микрофон взялся товарищ Ефременко - а именно так зовут фронтмена этой команды - лучей добра было столько, что при большом желании можно было умереть от радиации. С первых аккордов было ясно, что просто так нас отсюда не выпустят: сначала - инъекция хорошего настроения, а уж потом возвращаться домой, доедать вчерашнюю лапшу. Как-то особенно беззаботно и тепло улыбаясь, нам дружелюбно помахали рукой, справились о настроении, и тут все заверте...

В музыкальном измерении есть такие закоулки, в которые без определенной подготовки лучше не соваться - опасно, противно и неинтересно, равно как давать первоклашке решать дифференциальные уравнения - а есть и такие, где каждый почувствует себя комфортно, но по-особенному. Как, например, собственно говоря, "Маркшейдер Кунст". Они отыграли песню, две - и зал был готов ко всему, включая добровольные, из чистого человеколюбия, взносы в банк органов: люди улыбались, танцевали, знающие текст подпевали, не знающие текст - тоже, первые ряды подхватывали песню на полуслове, последние превращали ее в движение, и так - на протяжении двух часов. Иными словами, эти феерические люди со сцены не нуждались ни в каком разогреве - им можно было подавать людей сколь угодно замороженными, вытолкнуть их из состояния покоя было делом пяти минут.

"У нас тут еще двое человек не улыбаются", - отметил Сергей, отыграв очередную песню, - "Ну, улыбнитесь!"
Стоящая за моей спиной грустная рыжая девушка сконфуженно улыбнулась. Концерт продолжался.

Такие концерты случаются редко: так, чтобы все присутствующие в зале люди чувствовали себя одинаково хорошо, бывает только в ситуациях глубоко исключительных. Фанаты Ланы Дель Рей в июле этого года маниакально обступали сцену и истошно вопили об автографах, оттаптывая друг другу нижние конечности. На трехлетней давности концерте Сьенны Дален публика задумчиво разжевывала авторские джазовые композиции и зевала на клавишных соло. Мелкие группешки обычно собирают только собственных немногочисленных знакомых. "Маркшейдеры" же в считанные минуты умудрились повесить в воздухе атмосферу пуленепробиваемого, железобетонного веселья, в котором, как ни странно, нашлось место каждому. При всем при этом свет и звук ("Один - ноль в пользу звукооператора!";) были отменными.

"В чем их секрет?" - задумалась я, неожиданно для себя обнаружив, что мне вовсе не хочется цивилизованно стоять на месте с тяжелой сумкой, когда все вокруг откровенно радуются жизни. Может быть, в их безудержной эклектичности? Или в безупречной технике игры? Или в бесконечной самоиронии и энергетике? И того, и другого, и третьего добра хватало с головой, и я бросила анализировать очевидное: у "Маркшейдеров" есть всё, чтобы делать людей счастливыми.
Отпускать со сцены этот праздник не хотелось, но пришлось: отыграв на бис пару песен, музыканты с нами попрощались. Напоследок мы удостоились права лицезреть умопомрачительный номер - фокус с исчезновением пальца в исполнении Сергея, и тут всё закончилось. В моей пустой голове гулял ветер, выдувая остатки давнишних соображений о жестокости кармы. Облученная добром, я запустила в жерло турникета жетон и направилась восвояси.

Однако анализировать увиденное и услышанное мне все-таки предстояло, хотя бы чтобы подобрать подходящий ярлык из стопки известных мне, аккуратно наклеить на пробирку с прожитым днем и поставить в штатив к остальной коллекции. Итак, каким умным словом мне обозвать "Маркшейдер Кунст"?
Вопрос на миллион. Парадигмы стилей рвутся, как бумажные салфетки, если пытаться натянуть их на музыку этой команды. Ритмически больше всего похоже на ска и рокабилли, мелодически - на джаз-фьюжн, обилие свежих и ярких находок откуда-то с Кубы и ироничные тексты сбивают с толку окончательно. Впрочем, для группы с историей, по времени равной примерно одной моей жизни, обилие самых разных примочек и опций - это неудивительно. Те 21 год, что "Markscheider Kunst" существуют, - это настоящий кладезь всевозможного музыкального опыта, количества, перешедшего в качество, энтузиазма, превратившегося в мастерство. Возможно, именно поэтому национальное хипстерское развлечение по придумыванию новых тегов на LastFM, применимое к данному коллективу, мерещится глупой возней в песочнице - ребята из "Маркшейдер Кунст" просто хорошо делают свое дело, с огоньком и воображением, а для такого, увы, выспренных определений нет.
И, наверное, так и должно быть.

Постскриптум.

Памятка путешественникам в прошлое: концерт состоялся 20 сентября в 20:00, клуб "Космонавт". При себе лучше не иметь дурного настроения и сумок с тяжелой и хрупкой техникой.

Памятка путешественникам в будущее: не пропустите St. Petersburg Ska-Jazz Review в эту пятницу!

Being gentle, saying "Good evening"

- Вы готовы, дети?!!...
Да, капитан. Так точно, капитан. Три, два, один. Фанфары, свет, начальные титры, приятный женский голос объявляет посадку самолета.

...наркоз! Местную анестезию, лобные доли, пожалуйста.
Мое почтение, дамы и господа. Проходим, не толпимся, вытираем ноги и без сожаления вышвыриваем за борт все ваши соображения о том, как бы набить себе уши - а вместе с тем и извилины - первосортной ватой. Со мной этот фокус не срабатывает, можно даже не стараться. Включаем голову и настраиваем когнитивный аппарат на нужную частоту - всё очень просто, правда?
...Сестра! Будьте добры, скальпель. Да-да, и воооот тот пинцет.
На звание самой досадной болезни двадцать первого века вполне заслуженно претендует такая прискорбная вещь, как узкий кругозор. И действительно, если человек способен процарапать в кромешной экзистенциальной темноте только узенькую щель для кровати, тарелки и статуса в ВКонтакте, то большинство из нас только жалостливо всплеснет руками со словами "Какой тяжелый случай!" или "Это не лечится". Согласитесь, закономерно испытывать сочувствие к ближнему своему, который с трудом различает цвета, звуки, запахи, не в силах оценить безудержное разнообразие жизни.
...зажим. Еще один, пожалуйста. Показания датчиков? В пределах нормы? Отлично, продолжаем.
Так вот, друзья мои. Человек должен по капле выдавливать из себя... кого? Да никого. А вот впитывать просто обязан, чтобы не умереть от ментального обезвоживания. Поэтому свою сверхмиссию я принимаю и признаю, равно как и всю ответственность, которую я рискую на себя взять.
...Аппаратура готова? Подключаем.
Когда у человека гипофункция витаминов, его надо пичкать витаминами. Когда у человека аудиальная недостаточность, его надо пичкать хорошей музыкой. Всё элементарно, Ватсон.
...Разряд!
Чем я тут и собираюсь заниматься.
Так вот, на предмет таких симптомов, как:

1) "Я слушаю только спид-метал, остальное - чушь собачья. Поспорим?"
2) "А вот бы мне послушать чего-нибудь лиричного\готичного\скрипичного\хаотичного..."
3) "Хочу христианского пост-гранжа с органным соло и саксофониста из "Моторхэд" на бэк-вокал, чтобы пели про Путина в Ватикане!"
4) "Ах, ну почему никто не придумал скрещивать фанковый бас и джазовый вокал с трип-хопом!"
5) "Ну вот, опять я не знаю, чего бы мне послушать..."

...милости прошу.

Меня зовут Jackie, мне 21 год, и я пришла сюда пропагандировать хорошую музыку на благо человечества. Хочет оно того, или нет. Будем знакомы!